Наверное, нет среди белорусов тех, кто бы не знал, что такое Хатынь и какое ужасное преступление 22 марта 1943 года совершили над мирными жителями этой Логойской деревни фашисты. На протяжении уже более полувека о том черном весеннем дне в нашей истории напоминает мемориальный комплекс «Хатынь», который является символом всех сожженных деревень Беларуси. Однако мало кто знает, что увековечены здесь не только населенные пункты — восстановленные после войны, а также те, которые навсегда исчезли с географической карты страны. Мемориализированы в Хатыни и крупнейшие лагеря смерти, концентрационные лагеря, места массового уничтожения населения.
Один из них — поселок Домачево, что в Брестском районе. В сентябре 1942 года здесь зверски были уничтожены воспитанники детского дома. Сегодня об убитых детях напоминает памятник. Знают о трагедии, которая в годы войны настигла их маленьких земляков, и современные жители городского поселка. Не дадут стереть из народной памяти этот беспощадный акт геноцида и многочисленные документы, хранящиеся в Национальном архиве Республики Беларусь.
В невыносимых условиях
Домачевский детский дом был создан в 1925 году при польской власти. В нем всегда воспитывались сироты: дети белорусов, русских, поляков, украинцев, евреев. Детский дом считался смешанным: здесь находились дети разных возрастов. В августе 1940 года учреждение сделали дошкольного. Из старого состава осталось 30 человек. Состоялся новый набор, и в детском доме стало 84 воспитанника. Их количество менялось в связи со взрослением детей, которые уходили в школу, забирались к родителям, а у кого не было родственников, переводились в школьный детский дом в Бресте.
Перед войной в детском доме находилось около ста детей. С началом оккупации сюда стали поступать и те дети, чьи родители погибли в первые дни войны. Некоторые люди сами приводили своих малышей, которых нечем было кормить: надеялись, что здесь им будет лучше.
Однако что такое фашизм и оккупация, воспитанники детского дома испытали в первый же день Великой Отечественной войны. От разрыва бомбы погибли трехлетний Моисей, четырехлетний Ваня и двухлетний Коля. Двое детей были ранены. С приходом фашистов детей еврейской национальности забрали в гетто, там их расстреляли.
Поскольку одно из зданий сгорело, воспитанников поместили в два других, которые уцелели. «Первый месяц детский дом просуществовал за счет запасов продуктов — - рассказывала жительница деревни Домачево Елизавета Грачева, которая была заведующей учебной части детского дома с июня 1940 по июнь 1941 года. — Дальше стали просить продукты у шефа района Гвоздинского, который с большим трудом давал их. А если и давал, то набор был небогат: плохая картошка, немолотая рожь, крупа. Хлеба получали всего по 100 граммов на ребенка. Соль давалась с перебоями до недели. Чистого молока не получали, а получали перегоны из сепараторов и маслянку после приготовления масла. Сахара совсем не было. Мясо плохое, и то почти кости. Дети ели три раза в день: утром – кофе, в обед — суп, вечером — снова кофе. При советской власти ели по пять раз в день, рацион, разумеется, был намного богаче».
С каждым днем жизнь в детском доме становилась все более невыносимой. Местные жители и родственники стали разбирать детей по домам, некоторых заведующая детским домом Якушенко (по другим данным, Янушенко) раздала в няньки и пастухи крестьянам окрестных деревень. Известно, что предыдущая заведующая, племянница Гвоздинского, шефа района, ограбила детский дом и вывезла в Брест около 800 метров мануфактуры, ковры, постельное белье и одежду детей. При третьей заведующей по фамилии Павлюк детей расстреляли...
Дети голодали
По воспоминаниям жительницы деревни Домачево Анастасии Усовой, уже в первый день войны немец, который зашел во двор детского дома, сказал: «Напрасно мы сюда пару лишних снарядов не прислали, а так придется кормить тунеядцев».
Местная жительница Вера Мазепчик работала там поваром. Ее четверо детей также находились в детском доме. Пища, по ее словам, была плохая, состояла в основном из перегонного молока (сепараторного), испорченного картофеля, свекольника, дробленой пшеницы. После этой еды дети страдали от поноса, дифтерии. В связи с антисанитарией у многих была чесотка.
«Помню, трех плачущих женщин с грудными детьми привели в наш детский дом, две из них из деревни Страдечь, одна из Прилук — жены военных восточников, — рассказывала свидетель тех событий. — Детей отобрали и принесли в спальню детского дома, а мать отправили в тюрьму. 11-месячный Виктор, показывая вдаль ручкой, говорил: «Там мама». Остальным, Виктору, было три месяца, девочке Люси — восемь. После болезни умерли трехмесячный Виктор, Хайдукова Люся и Виктор шести лет, Александр четырех лет. Еще умерли три-четыре ребенка, которых я не помню».
А. Якушенко, которая некоторое время работала заведующей в детском доме, рассказывала, что в связи с недоеданием дети часто болели. Одной из девочек, Елене Френклах, требовалось особое лечение: после того как ее мать арестовали, девочка была психологически нездорова. «Я обратилась к шефу Прокопчуку, чтобы ребенка взяли в больницу, на что он сказал мне, что ее надо отравить, — вспоминала А. Якушенко. — Я ответила, что этого не могу сделать, но он ничего не ответил. Я передала доктору Новицкому, но он категорически заявил, что этого делать я не могу. Дал ребенку лекарство для умиротворения нервов. Девочка продолжала оставаться в детском доме, но здоровье ее не улучшалось. После моего увольнения из детдома, которое произошло по приказу шефа Прокопчука без всяких причин и обвинений, через несколько дней девочка сбежала из детдома и была застрелена на окраине Домачево недалеко от детдома. Была застрелена полицией, которая знала, что ребенок болен».
С продуктами питания в детском доме было очень плохо. Запас быстро закончился. Дети, а также и сотрудники детского дома начали голодать. Чтобы их не кормить, фашисты решили избавиться от воспитанников.
До Бреста недовезли
Трагедия произошла ранней осенью. 23 сентября 1942 года под предлогом перевода в Брест детей (по архивным данным, 54 человека) начали грузить на грузовую машину.
«Она (заведующая детским домом. — Прим. авт.) заволновалась и спросила: «Убрать детей, то есть помыть и одеть?», — вспоминала Вера Мазепчик. — А он (лейтенант Огис. — Прим. авт.) ответил, что там их помоют, напоят, накормят без вас сегодня, а потом через пару дней и вас заберут в г. Брест».
Детей грузили на машину спокойно. Не били. Вера Мазепчик просилась у немцев взять ее с собой: мол, что в детском доме нечего поесть. «Иди, поешь тот суп, который сварила детям», — сказал ей гитлеровец. В тоже время на машину прыгнул семилетний Ваня: мальчик радовался, что покатается на грузовике. Однако воспитательница, будто что-то предвкушая, его сняла, а на косые взоры немцев сказала, что это ее сын, поэтому мальчик останется с ней. Остальным сотрудникам детского дома также разрешили забрать своих детей. Желающих не было.
Как рассказывал после войны местный житель Збигнев Грушинский, который в детском доме работал сторожем, немцы сказали им, что повезут детей в Брест на медосмотр. «В машине было тесно, но дети не плакали, — свидетельствовал он. — Все пребывание машины во дворе детского дома-30-40 минут. Немцы были вооружены пистолетами, другого оружия я не видел».
С детьми по приказу фашистов поехала воспитательница Полина Грохольская. Когда женщина попросила помыть руки и взять платок, ей не разрешили. Посадили на машину, грузовик тронулся с места. Через час сотрудники детского дома узнали, что детей и их коллегу расстреляли...
Остались детские платья
Вите Абрамову и Тасе Шахметовой удалось сбежать. Во время погрузки немцы их просто выпустили из поля зрения. Дети этим и воспользовались. Прибежали в деревню и спрятались у Витеной матери.
«Когда я пришла домой, они были напуганы, заплаканы и говорили, что в детский дом больше не пойдут, — свидетельствовала мать Виктора Н. Абрамова. — Я с детьми пошла в детский дом, забрала свои вещи. Детей оставили поесть, так как ужин был приготовлен, а детей не было. Моя старшая дочь Валя пришла и говорит: «Пришла машина, что возила детей, и на машине лежат детские платья». Я сразу подумала, что детей убили. Машина быстро вернулась, а до Бреста далеко...»
Действительно, как потом выяснилось, до города воспитанников недовезли. Их расстреляли на опушке недалеко от деревни. Многих из детей закопали живыми. Судьба одного ребенка неизвестна до сих пор. Через месяц после трагедии в детском доме фашисты организовали санаторий для немецких детей.
Можно только представить, что пережила жительница Домачево Анна Рязанцева. Она русская, в Беларусь приехала к дочери и зятю — помогала растить маленьких детей. Перед самым началом войны дочь с зятем и сыном Анатолием поехали в отпуск. Бабушка осталась с двумя детьми: двухлетней Лидой и четырехлетней Галиной. Начались военные действия, дочь с зятем с отдыха не вернулись. Женщина вынуждена была смотреть внуков одна. А поскольку она нигде не работала, а тут еще и война, кто-то подсказал ей отправить детей в детский дом: там их хотя бы накормят и оденут. Так первое время и было. В тот осенний жуткий день 1942 года детей расстреляли вместе с другими воспитанниками. О судьбе своих внуков Анна Рязанцева узнала только через полгода: все это время женщина думала, что они учатся в Бресте.
Ради памяти
О расстреле воспитанников детского дома свидетельствовали жители деревни Леплевка, которые находились неподалеку от места трагедии. Они слышали выстрелы, а также плач и крики детей. Через несколько дней, когда решились подойти к этому месту ближе, местные жители увидели ужасную картину — перекопанную землю, политую кровью ни в чем невиновных человечков, которые только начали свою жизнь. Благодаря местным жителям удалось установить имена погибших. Однако не всех.
После войны останки убитых детей перезахоронили возле дороги Домачево—Брест. Своими силами местные жители установили памятник, на месте расстрела поставили деревянный крест. В 1987 году возле поворота на деревню возвели монумент «Протест». Трое детей, которые якобы стоят напротив заряженных автоматов, поднимают руки вверх. Одно малыш закрывает глаза руками — можно только представить, как им было страшно в тот момент...
Kommentare